Вероника Мелан - Чейзер [litres]

Если она позволят. Если они позволят.

Аллертон еще какое-то время смотрел на нее — она чувствовала на себе его внимательный взгляд, — затем отвернулся. В открытое окно влетел пахнущий дождем ветер; громче зашептались кусты. Теперь повернулась и принялась рассматривать знакомый профиль она.

Красивый. Слишком красивый, на ее взгляд, мужчина. Дерзкий, мужественный, жесткий, с прожилками мягкости. Невероятно притягательный — хочется трогать его, мять, разобрать на части, посмотреть, что внутри, примерить к себе, а затем, убедившись, что все идеальное, собрать обратно в человеческий образ и зарыться в теплые ладони.

Нет, такому точно нельзя отдавать сердце, но вот все остальное…

Взгляд медленно переполз на его губы.

Губы… о, эти грешные губы; забывала ли она в последние дни о них хоть на минуту?..

Да, она сейчас решится, Лайза знала это. Шагнет за запретную черту. А как же еще? Прийти в шоколадный магазин и не попробовать ни одной конфеты, не открыть ни одной обертки, не надкусить ни одной вкусняшки?

Да, возможно, у них разные характеры. Возможно, они вообще нигде, кроме постели, не окажутся совместимы, но уйти из магазина с пустой сумкой? Нет уж, она попробует все, до чего дотянется: будет долго катать вкус сладости на языке, жевать мягкую карамель и смаковать орешки. Заляпает шоколадом все ладони и пальцы, а после будет долго их облизывать.

— Ты… — Слова вдруг застряли в горле, едва она решилась произнести рвущийся наружу вопрос. — Ты еще ни разу не целовал меня. Почему?

Он повернулся с тем едва заметным мерцающий блеском в глазах, какой иногда проявлялся во время излюбленных им провокаций. Лайзе показалось, что ее притянули магнитом и погрузили в невидимый шар, наэлектризованное поле, и она, хоть не последовало ни единого движения, уже принадлежала Маку, каким-то образом попала в его сети, оказалась опутанной направленной на нее сексуальностью.

— Хочется, чтобы женщина не просто была не против. Хочется, чтобы она тоже хотела этого поцелуя. Жаждала его, как и я.

Вечер, тишина салона и эти глаза напротив; Лайза, прежде чем ответить, успела увидеть помахавшую на прощание логику, мол, все, оставайтесь тут, а я пошла.

— А я хочу. Хочу этого поцелуя.

— Хочешь так же сильно, как и я?

— В сто раз больше, по-моему.

Даже не произнесла, промямлила.

Застывшая было на пороге логика обреченно хлопнула дверью.

Чейзер приблизился, подался вперед совсем чуть-чуть, а сознание уже сделало кульбит, провернулось вокруг собственной оси и вымело из себя остатки рационализма. Так срываются с диеты, набрасываясь на сладкое, затягиваются первой за месяц сигаретой, с облегчением выбрасывают в мусорку записку "начинаю новую жизнь с понедельника". Пусть будет, что будет. Пусть будет хоть что-нибудь. Нет, пусть будет все!

Его лицо застыло в нескольких сантиметрах от ее. Всего лишь на миг.

— Понимаешь, на что идешь?

— Нет.

— Прекрасно.

И он поцеловал ее. Жар дыхания, вкус губ, легкое покусывание, соприкосновение языков… Лайза не просто расплавилась, она приклеилась к Чейзеру. Разрешила проникнуть в себя, ментально сдалась, сама же помогла разрушить высокие стены и распахнула ворота. Она хотела его целовать, хотела чувствовать, хотела вдыхать, хотела бесконечно ощущать этот контакт; и то поле, что окружило ее ранее, теперь наполнилось огнеопасной страстью.

Мак покусывал краешки губ, нежно посасывал язычок, ласкал, наслаждался, чуть замедлялся и снова возобновлял напор. Ей хотелось рычать. Хотелось кусаться, царапаться, сорвать с себя всю одежду и прижаться к обнаженному мужскому телу.

Их дыхание сделалось хриплым. Поцелуи переместились на шею, мужские пальцы сжали затылок, заныла от сладкой боли прикушенная мочка уха.

Он оторвался от нее почти что с ревом, с треском разрываемого вихря.

— Женщина, я сейчас трахну тебя прямо в машине!

Опустил подбородок, медленно и глубоко вдохнул, посмотрел на нее по-звериному.

Дрожащей от возбуждения Лайзе стало все равно как и где. Она уже в шоколадном магазине, заветная обертка на расстоянии вытянутой руки, и через секунду будет возможно дотянуться.

— Я согласна и в машине. Или дома. Где угодно. Выбирай…

— Это твое да?

— ДА!

Галька вылетела из-под бешено завращавшихся колес с одновременно зажегшимися фарами. Вторя нестерпимому возбуждению пассажиров, затрясся на ухабах резво сдающий назад автомобиль.

Дорогу она не запомнила.

Как не запомнила, чья это была спальня и куда разлеталась одежда. Запомнила лишь тяжесть и сладость навалившегося сверху тела, собственную жажду и жадность, протягивающую навстречу щупальца, желание обнять, быть сдавленной в крепких руках и звериную нечеловеческую страсть, граничащую с похотью.

Ее сжимали и она, как могла, сжимала в ответ. Возвращала поцелуи с утроенным жаром, никак не могла насытиться прикосновениями и еще больше той мужской энергией, что пропитывала насквозь, концентрировалась где-то в животе и светящимся столбом пронизывала до макушки.

Да, да… целуй соски, соси их, обдавай горячим дыханием, рычи. Не освобождай запястья, кусай ушки, нагло раздвигай своим телом бедра. Напирай, наваливайся, забирай… О, не томи, нет-нет, только не томи, вдавившись прямо туда, погрузись глубже… пожалуйста… пожалуйста… проникни…

Когда Мак проявил истинную суть — "ну, кто здесь мужчина?" — и погрузился в нее, Лайза потеряла остатки мыслей. Ее распластывали, прижимали к кровати, в нее входили так глубоко, что становилось трудно дышать. Жар его тела, скольжение вперед-назад, собственные стоны… Ей казалось, что ее берут не членом, что дело даже не в огромном проникающем до глубочайших точек органе, а в том, что невидимой силой завоевывают, связывают и обволакивают саму ее женскую сущность. Что настоящая борьба и страсть протекают не здесь, на поверхности, где скользят друг по другу тела, а где-то вне пределов физической оболочки. Именно там Мак заявлял все права: брал, ввинчивался, окружал, растворял в себе.

Память не оставила лишних деталей: ни сколько прошло времени, ни как долго все продолжалось. Только нужные: ее бурный, сотрясающий каждую клетку оргазм; подмятое, сжатое крепкими руками тело; продолжающий скользить внутри сделавшийся почти стальным член и через какое-то время, сопровождающиеся хриплым рыком, судороги мужских ягодиц под ее пальцами.

А потом была теплая пустота — вязкая, наполненная сладостью и мягкостью; разбуженный фонтан все еще изрыгал, выплескивал на поверхность сгустки света — отголоски судорог оргазма, и липкий, сделавшийся мягким пенис, вдавившийся в ее попку, когда они, изнуренные, лежали на боку.